САМУЭЛЬ (я, кинорежиссер, жизнерадостным, срывающимся голосом, какой бывает в период перехода от отрочества к юности). Нам следует раздобыть побольше еды, ведь этот отрезок пути будет не из легких.

АНДРО (художник). Дорога избавляет от голода. Не забудь камеру, надо все это заснять.

САМУЭЛЬ. Смотри-ка, Заика пришел.

АНДРО (громко свистя). Монги, сюда! Посмотрим, вспомнил ли он о карте. Черт возьми, старик, не называй его Заикой, он злится на это.

Я задержалась на именах Андро и Монги, вдобавок к тому же еще и заика. У меня зародилось предчувствие, но я продолжила чтение. Имя «Монги» на Том Острове еще туда-сюда, встречается, а вот «Андро» – редкое имя. Я снова вперила взгляд в страницу.

САМУЭЛЬ. Да я знаю, что он злится. Я узнал об этом раньше тебя.

Камера опускается на них в то самое время, когда к ним подходит Монги. Тень от флага, словно мантия, накрывает их. Монги старше их обоих, ему между тридцатью и тридцатью пятью. Особенно следует отметить его сосредоточенность на своем внутреннем мире, смесь цинизма и безразличия, и тем не менее благодаря возрасту он имеет определенный авторитет. В прежние времена он был лидером рок-группы, хорошо разбирается в музыке. Небрежно одетый, он между тем является весьма симпатичным хабао.

Пять случайностей – это уже слишком, сказала я себе. Монги, музыка, хабао, Андро, художник. Но совпадений оказалось гораздо больше, чем я могла себе представить.

Андро – загорелый оптимист. Самуэль (я) – ну это же я! – страждущий выдумщик, что-то между шалостью и глупостью. «Страждущий – это тот, кто убегает от матери своей»,[178]– я цитирую стихотворение Хосе Лесамы Лимы. Появление Монги они встречают приветственным взмахом рук. Они сидят, Монги разворачивает карту острова Куба, все смотрят на нее. Флаг полощется на ветру, отбрасывая на них тень.

МОНГИ (заикаясь). В-в-выйдем от-т-тсюда (указывает точку на карте). Готовы?

Затемнение.

Натура. Светает. Камера проносится по Малекону, фокусируя на неодинаковой высоте парапета, в иных местах он значительно выше, чем в других. Иногда камера отъезжает, давая общие планы, потом снова наезд на парапет, создается впечатление, что стена гигантских размеров. Видно море, иногда спокойное, словно сжиженная кожа притаившегося монстра, иногда оно передергивается волной, которая набегает как будто с еще большей скоростью, чем движется камера. Идут титры. Слышится гуахира, народная песня в исполнении Хусто Беги и Адольфо Альфонсо.[179]Затемнение.

Натура. Светает. Аламеда-де-Паула. Монги и Самуэль ждут Андро, сидя на скамейке парка. По радио из соседнего дома доносится та же самая песня. Самуэль развлекается, разглядывая свою восьмимиллиметровую камеру. Монги, откинувшись на спинку скамейки, подпевает в такт мелодии. На земле валяются два рюкзака, три надутые автомобильные камеры и гитара.

САМУЭЛЬ. Опять Андро опаздывает. Всегда с ним одно и то же!.. Эта песня у меня уже в печенках сидит. Да еще ты поешь.

МОНГИ (достав колоду карт и ловко ее тасуя). Я б-б-был ф-ф-фанатом «Пальмас и Каньяс»,[180]т-т-таких вот песен.

САМУЭЛЬ. Помнится, когда ты был рокером, я под стол пешком ходил. Что за вечеринки вы устраивали на крыше! А потом у тебя появилась группа. «Лос-Вирхенес», так, кажется? Тогда ты не заикался.

Вечеринки на крыше. Все верно, как и то, что Монги пел когда-то в рок-группе, как раз в то время, когда мы строчили лекции на курсах, он плевал на всякую работу по сбору урожая, создал подпольную группу тяжелого рока; это было тогда, когда он стал ходить задом наперед и подделывать валюту.

МОНГИ. Я в-в-всегда б-б-был заикой, а п-п-пение меня от этого избавляло. К-к-когда я не б-б-был так в-в-взбешен, к-к-как с-с-сейчас.

САМУЭЛЬ (смеясь). И почему ты не пел как в «Шербургских зонтиках»?[181]

Монги пристально смотрит на карты, роняет их на грудь, закрывает глаза. За кадром слышится громкий голос Андро.

АНДРО. Эй, пираты, а вот пришел Хоан Миро[182]Кубы, готовый к отплытию.

Затемнение.

Натура. Светло. Утро. Общий план. Трое друзей идут по территории порта, видны торговый корабль и несколько судов поменьше. Порт почти пустынен. Ребята бредут с рюкзаками за спиной. Монги закрепил гитару на рюкзаке. Они катят перед собой автомобильные камеры, поэтому идут медленно. Иногда какое-нибудь колесо падает, и это вызывает либо всеобщий смех, либо ругательства. Затемнение.

Натура. Светло. Утро. Средний план. Они продвигаются в сторону Адуаны, к месту, расположенному между пристанями на Реглу и Касабланку.

МОНГИ (Андро). И что ты наплел своей старухе?

АНДРО. Про плавание ничего, она слишком подозрительна. Для нее я на пикнике. Хуже получилось с подружкой, представь себе, она так и не поняла, почему я отправился один и не куда-нибудь, а на пикник. Она рвала и метала, но с ней это бывает. Я бы взял ее с собой, но это не в наших правилах, бабы только мешают, и все такое прочее. К тому же, старина, наше приключение для аскетов и отшельников, не так ли?

САМУЭЛЬ. Странствие для утомленных жизнью. (Он отстает, прислоняет колесо к парапету, вытаскивает камеру и снимает.)

МОНГИ. Бели бы я д-д-достал больше этих колес, то м-м-мы могли бы взять с собой и подруг, но…

САМУЭЛЬ. И кто бы потащил эти самые колеса, а? Я, к счастью или к несчастью, не обременен подругой. А Мина, безусловно, не захотела бы прийти.

Невозможно придумать более точного совпадения. Он написал имя Мины, Он знал моих друзей! Его друзья были и моими друзьями!

МОНГИ. М-м-мина, или Ньевес, или к-к-кто-то еще. У тебя нет б-б-бабы, потому что т-т-тебе самому не очень охота. А Мина, м-м-между прочим, по т-т-тебе сохнет…

Еще два имени – Мина и Ньевес, негритянка. Голова моя пошла кругом, словно бы, протянув руку, я могла дотянуться до моих друзей, до того времени, когда я была с ними. И это всего лишь читая кинематографический дневник. Дневник какого-то незнакомца. Или это не так? Эти его глаза, когда он глядел в мою сторону, это подмигивание, его руки. Кто он, Самуэль? Встречался ли он мне раньше? Почему, встретив кого-то впервые в жизни, но того, кто нам предначертан судьбой, мы испытываем чувство, будто уже жили с ним когда-то раньше? Отчего у меня эти сомнения?